Великий игровой или неутомимый новатор
Почти 130 лет одно из «Гранд-кафе» на Бульваре Капуцинов в Париже считалось местом явления кинематографа на свет. Локомотив нового искусства со всей скоростью несся на публику и вызывал культурный шок у зрителей. Люмьеры, движущаяся «живая» фотография, как раньше называли cinema — давно известный сюжет, если бы не один не совсем удачливый железнодорожник–писатель из Воронежа, который стал русским Колумбом в покорении и укрощении «важнейшего из искусств».
Автор статьи: Даниил Попов
Василий Михайлович Гончаров с молодости имел непреодолимую тягу к прекрасному, но оно поначалу не отвечало взаимностью. Поэтому его путь в искусство начался с железнодорожного, где он работал чиновником на станции Аксай Козлово и составлял тарифные планы. Параллельно с этим он пытался поставить на рельсы свои театральные пьесы и покорить Мельпомену. Но сцене «труды» воронежского мещанина оказались неподвластны. Их считали сложными и «неудобными» для постановки. Его любовь к искусству была несравнимо больше, чем его к нему. Но вскоре судьба решила смонтировать из его жизни первоклассный байопик с неожиданными поворотами.
Первой под безжалостные ножницы судьбы попала его жена, которая скоропостижно скончалась. От внезапной потери Гончаров чуть не лишился рассудка и на долгое время стал постояльцем стен «желтого дома». Оправившись от смерти супруги в 1906 году Василий Михайлович вернулся к дорогам, которые мы выбираем. И это возвращение в родные пенаты разделило его жизнь бесповоротно. Станция Малороссийская Владикавказской железной дороги, на которой работал будущий новатор и создатель первого игрового фильма Российской империи, подарила страсть, которую он не преодолеет никогда. Это был электротеатр и первая встреча с экраном.
Заражение великой иллюзией было настолько велико, что вдохновленный Гончаров уехал в Париж, где начал постигать тайны нового искусства в ателье Пате и Гомон. Вскоре кино проникает в его пьесы и дает им зеленый свет. «Место встречи изменить нельзя», — шепчет судьба и дарит русскому режиссеру знакомство с первым дореволюционным «шоураннером» — Александром Дранковым. Первый русский продюсер прочитывает пьесу Гончарова про Степана Разина. С этой секунды начался обратный отсчет до рождения русского кинематографа. «Понизовая вольница» стала первым игровым фильмом дореволюционной России, а Василий Гончаров отцом русского cinema.
Но союз между неутомимым новатором и предприимчивым бизнесменом вскоре дал трещину. Рассорившись с Дранковым из-за авторских прав, Гончаров вскоре встречает поистине легендарную фигуру в лице Ханжонкова и начинает снимать с ним исторический эпос. Вторым рубиконом кинокарьеры нашего героя стала картина «Оборона Севастополя». Собрать деньги на её воплощение помог князь Александр Михайлович и творческий напор Гончарова. Одобрение свыше обеспечило фильму небывалый размах. Тысячи статистов морского гарнизона и даже подлинные реликвии из частной коллекции. В этой исторической эпопее Василий Михайлович проявил себя как оригинальный автор. Возможно, впервые был использован параллельный монтаж и съемки с макетами.
Где только Гончаров не побывал на первых позициях. Без шуток — он создатель первого российского фильма ужасов. Щекочущий нервы гоголевский «Вий» был снят и вскоре мистически утерян безвозвратно. Русский писатель имел хорошее чувство юмора даже после смерти. Первая цветная картина «Ухарь-купец» была делом рук того же Гончарова. Она, кстати, тоже исчезла, но буквально несколько лет назад восстала из небытия.
Страсть Василия Михайловича к кино отражалась и на самом процессе съемок. Очевидцы вспоминали как Гончаров фонтанировал эмоциями и его было трудно сдержать на месте. Для спокойствия, к первооткрывателю cinema даже приставили человека, который сдерживал его излишние порывы в прямом смысле — держал за рубашку. Еще одним оригинальным методом Гончаров запомнился на съемках. В руке он всегда держал секундомер, чем озадачивал актеров и вкидывал их в сжатые условия. Многие даже не до кона понимали в какой сцене они играют сейчас.
Его фанатизм и бурление экзотическими киноидеями закончила тихая простая смерть, которая застала его во время написания сценария к «Бедной Лизе» Карамзина. Такой, казалось бы, вулканического темперамента человек хотел экранизировать классическую сентиментальную прозу. Смерть в моменте творчества стала олицетворением его жизни, как это ни парадоксально звучит.